— Почему два? — осведомился Паламброн.
— Очевидно, загадка нашего отца, — пожала плечами Вала. — Одни «врата» ведут очевидно в его дворец на Аппирмадзуме. Другие — кто знает?
— Как же быть? — спросил Паламброн.
— Тупица! — не сдержалась Вала. — Конечно, придется идти на риск.
Вольф слегка улыбнулся; с тех пор как Вала развлекалась с Паламброном, она обращалась с ним с еще большей усмешкой и презрением, чем с другими. Паламброн был сбит этим с толку. Очевидно, он ожидал своего рода благодарности.
Вольф сказал:
— Мы все должны пойти в одни «врата». Было бы неразумно разъединять наши силы. Правильные «врата» или нет, но нам следует держаться вместе.
— Ты прав, брат, — согласился Паламброн. — Кроме того, если мы разделимся и одна группа доберется до Уризена и убьет его, то она захватит власть и, несомненно, предаст тех, кто пошел во второй группе.
— Призывая держаться вместе, я не имел ввиду это, — заметил Вольф. — Но мыслишь ты правильно.
— Макушкой он мыслит, — буркнула Вала, — из Паламброна такой же никудышный мыслитель, как и любовник.
Паламброн побагровел и схватился за рукоятку меча.
— Мне надоело сносить твои оскорбления, мегера! — гневно вскричал он. — Еще одно слово, и твоя голова повалится с плеч.
— Вам еще представится случай воспользоваться оружием, — вмешался Вольф. — Попридержите свой пыл для того, кто находится по ту сторону «врат».
Тут в сотне ярдов от них, он заметил какое-то движение. За ними наблюдал туземец. Вольф не прочь был узнать, не пытался ли кто-нибудь из местных жителей пройти через «врата». Если попытки предпринимались, то исчезновение людей наверняка напугало аборигенов и место, возможно, считалось запретным табу.
Он интересовался реакцией туземцев еще и потому, что рассчитывал в будущем на их помощь. Однако он просто не мог позволить себе потерять на расспросы ни одной секунды. Хрисенда томилась в крепости Уризена и каждая секунда в застенках причиняла ей не только моральные, но и физические страдания.
Вольф вздрогнул и постарался выбросить из головы мрачную картину, встававшую перед его мысленным взором. Следовало сосредоточиться на насущных делах.
Он окинул взглядом Властелинов, внимательно наблюдавших за ним. Хоть они и стали отрицать это, но в душе считали его вожаком. Вольф не был самым старшим, он был моложе одного из кузенов. Но когда наступал кризис, он действовал решительно и дальновидно. У него был лучемет. Однако главная причина крылась в другом, в том, что Властелины внутренне ощущали в нем некую внутреннюю силу, которой не обладали сами, хотя и это они стали бы отрицать, если бы их спросили. Его жизненный опыт как землянина Вольфа развил в нем умение в делах, которые прочими считались слишком низменными, чтобы марать себе руки. Избавленные от тяжелого труда и от необходимости заниматься простыми или на их взгляд примитивными вещами, они чувствовали себя потерянными. Когда-то Властелины создавали миры, теперь же они стали не лучше дикарей, которых сами так презирали. Только Джадавин, или Вольф, как его стали теперь называть, был среди них единственным человеком, знавшим этот варварский мир.
— Те «врата» или эти… — пробормотал Вольф. — На все воля случая… ини мини мики мой.
— Что это за тарабарщина? — поинтересовалась Вала.
— Один из земных языков. Сейчас поймете. Поскольку Вала здесь единственная женщина…
— Но более мужчина, чем большинство из присутствующих, — объявила она.
— …поэтому, почему бы ей не выбрать, в какие ворота войти? Думаю, что этот метод ничуть не хуже других.
— Сукина дочь в жизни не поступала правильно, — негодовал Паламброн. — Но впрочем пусть выбирает. Мы пойдем не в те ворота, которые она укажет, а в другие, тогда уж точно не ошибемся.
— Дело ваше, — пожала плечами Вала. — Но я говорю, надо идти в те «врата».
Она указала на гексагон справа.
— Что ж, прекрасно, — сказал Вольф. — Поскольку у меня лучемет, я пойду первым. Не знаю, что меня ждет по ту сторону. Скорее всего там смерть, трудно сказать, какую форму она примет. Однако на прощание мне хотелось бы напомнить вам вот о чем. Было время, когда мы, братья мои, кузены и сестры, любили друг друга. Тогда была еще жива наша мать и мы были счастливы. Мы боялись отца, мрачного, страшного, далекого Уризена. Но не чувствовали к нему ненависти. Потом мать умерла. Как это случилось — никто не знает. Кое-кто, я в том числе, уверены, что мать погибла от руки Уризена. Ведь не прошло и трех дней после ее кончины, как отец взял в жены Агару, Властительницу соседнего мира, и таким образом объединил ее и свои владения.
Но пусть убийца матери неизвестен, зато мы все знаем о том, что последовало за ее смертью. Уризен пожалел, что имеет детей. Он был одним из немногих, кто воспитывал своих отпрысков как Властелинов. Ведь наша раса вымирает. Мы владеем бессмертием, мы обладаем властью, но наш род постепенно угасает. К тому же мы платим за свое могущество тем, что потеряли возможность любить.
— Ах, любовь! — усмехнулась Вала.
Послышались смешки. Лувах тоже улыбнулся, но сдержанно.
— Вы похожи на стаю гиен, — негодовал Вольф. — Да на гиен, на этих пожирателей падали — сильных, отвратительных и злобных животных, чье зловоние и мерзкие повадки вызывают к ним везде негодование и презрение. Но даже они выполняют полезную функцию, чего нельзя сказать о вас.
— Да любовь, я не боюсь этого слова, хотя оно ничего не значит для вас. Ведь прошли тысячелетия с тех пор, как вы испытывали нечто подобное. Да, я уже говорил, мы узнали, что Уризен задумал погубить нас. Или, сохранив жизнь, отречься и сослать на одну из захудалых планет, лишенную «врат», в одной из своих вселенных, чтобы мы влачили свое жалкое существование там с аборигенами и никогда не смогли бы нанести ему ответный удар. Мы сбежали. Он последовал за нами и попытался убить. Нам удалось выжить, уничтожив других Властелинов и завладев их мирами.